"Путешествие на Сириус": томич Журавлев о Сирии, тюрьме и свободе

ТОМСК, 17 окт – РИА Томск. Путешественник Константин Журавлев вернулся в Томск после трехлетнего плена. В интервью РИА Томск Журавлев рассказал о том, что видел в плену, почему Сирия показалась ему пустыней и что он приобрел во время своего "затянувшегося путешествия".

Ранее сообщалось, что Журавлев пропал в сентябре 2013 года во время путешествия через территорию Сирии. Позже появилась информация, что в районе сирийского города Алеппо его похитила исламистская группировка "Лива Ат-Таухид". 14 октября 2016 года ФСБ и министерство иностранных дел сообщили, что Журавлев вернулся в Россию. В субботу, 15 октября, он прилетел в Томск.

Путешествие в пустыню

– Изначально ты собирался ехать в пустыню. Что ты собирался там найти и что нашел в итоге?

– Я собирался в пустыню на три недели, чтобы получить порцию просветления. Быть наедине с самим собой там, где нет ничего живого, с закрытыми глазами и ушами, молча, с минимальным количеством еды – я вообще планировал употреблять только воду в минимальном количестве.

Есть такое понятие как депривация, когда человек ограничивает себя и получает дозу просветления. Всем известно, что когда человек закрывает глаза, его остальные органы чувств работают… Я русский язык уже забываю… Его остальные органы чувств работают на более высоком уровне…

– Чувства обостряются?

– Да, обостряются, правильно. Я хотел ограничить себя максимально, чтобы третий глаз у меня – хлоп! – и открылся.

А получилось, что я приехал в Сирию, и мне небесная канцелярия запланировала, что я проживу не три недели в пустыне Сахара, а три года тоже в пустыне, но в сирийской.

– Пустыня – в плане социальном?

– Пустыня – наедине с самим собой. Я там был в условиях тюрьмы, был в одиночных камерах, был с другими заключенными, был среди солдат, но я чувствовал себя все равно одиноко.

Это чужой мир. Ко мне относились по большей части холодно, лицемерно. То есть они хотели показать, что они все такие хорошие, но у большинства из них читалось лицемерие.

– А как с языком?

– С языком очень просто. Это я понял еще в кругосветном путешествии. Когда я после него давал пресс-конференцию, меня тоже все спрашивали: "А как же языковой барьер?" – я показал молча на бутылку, мне ее подали. То есть жесты примитивные, иногда листок с ручкой помогает – что-то нарисовать.

Были моменты, когда со мной разговаривали, и переводил человек, который знал английский хорошо или не очень. У меня не было словаря, у меня не было учителя. Иногда были люди (заключенные или местные охранники), которые говорили по-английски. И постепенно складывался словарный запас арабских слов, и можно было пообщаться.

Восток – дело сложное

– Но интерес к Востоку не пропал после путешествия, после всего, что видел в Сирии?

– Мы знаем замечательное выражение: "Восток – дело тонкое". В первые же дни я понял: Восток – дело-бритва. Поскользнешься – и все.

Восток – это уникальная, неповторимая культура. Но у нее есть ряд недостатков. Это низкая образованность – совершенно обычным является, что человек безграмотный вообще, читать не умеет. Еще более обычно, когда всего три класса образования.

То, что сейчас происходит в Сирии… Если мы смотрим на "Сирийскую свободную армию" (одна из крупнейших боевых вооруженных группировок в Сирии, воющих против правительства – Ред.), где я был, там макушке нужно по большей части просто занять власть.

Если мы рассматриваем ИГИЛ (признанная террористической группировка "Исламское государство", запрещена в РФ) – насколько я могу судить, то для макушки ИГИЛ это бизнес. Что они сделали? Пришли в Сирию с оружием, захватили основные города с нефтяными месторождениями, и теперь у них есть оружие, есть деньги, есть некий очень значительный вес.

Местному населению просто нужна работа. В тюрьме большая часть охранников – обычные местные жители-бедняки, у которых нет работы. Когда человек только начинает работать охранником, у него рваные джинсы, обувь плохая. Приходит гуманитарная помощь для заключенных, а он сам себе джинсы присматривает-берет.

А через год у этого же человека и джинсы хорошие, и рубашечки он меняет. Человек получил работу, и он держится за эту работу. А воевать за ислам или свободу…

– Люди, с которыми ты знакомился, это ведь не только представители группировок и охранники. Это ведь и те, кто попадал вместе с тобой в заключение?

– Да, я общался и с заключенными "Сирийской свободной армии" – там были солдаты-наемники и те, кто хотел просто отслужить, были спецслужбы и инженеры, обычные гражданские, были заключенные ДАИШ (другое название ИГИЛ – Ред.) – с ними я тоже общался, они были не в моей камере, а через камеру, были обычные местные жители за свои правонарушения.

Есть в Сирии хорошие люди. Нельзя уводить в одну сторону: мы тут цветочки, а они все сволочи. Другой вопрос – люди, которые реально боевики, реально их можно причислить к террористам, люди, про которых я там говорил, что у них черное сердце, ...к ним такое понятие как "радикальный ислам" можно отнести. Есть звери, очень жестокие люди.

– Про условия жизни. Кормили – не кормили? Как обращались?

– Все хорошо было. Двухразовое питание, четырехзвездочный отель… Серьезно! У меня на замке в одной или двух камерах были выгравированы четыре звезды. И я говорю: "Ребята, я в четырехзвездочном отеле живу!".

У меня не было на протяжении всего времени никакой ненависти или зла. Мне было неприятно, что меня считали обезьянкой, с которой здорово пошутить. А если обезьянка не шутит – пшел вон в клетку. Меня били по самолюбию, по гордыне, и это большой плюс для той работы, которую я начинаю сейчас делать. То есть нос не кверху, а вниз – и работать на благо родины.

– Как удалось выбраться из плена? Что произошло?

– Пока я не буду говорить об этом, потому что есть ряд причин, по которым не могу. Возможно, потом я отвечу. Это идет уже не мой каприз – просто не могу.

– Верил, что вернешься?

– Я знал. Не было такого понятия как вера. Было знание, что вернусь.

– Стал больше любить жизнь после всего произошедшего?

– Я обрел внутреннюю свободу. Она выражается в том, что теряются связи, теряются зависимости даже от самого ценного. Например, вещи и сувениры из кругосветного путешествия, мои блокноты и заметки – я за них держался, не дай бог заберут. А в последние дни получил инъекцию внутренней свободы. Если это все уйдет – пусть.

– Ты перестал держаться за вещи. А за людей – за родителей, например?

– Последние восемь лет, после того как я уволился из офиса и стал путешествовать, меня изменили. И сейчас я потерял зависимость от людей.

Да, мне снились плохие сны, я беспокоился о маме, об отце. Я полагал, что что-то, возможно, плохое случилось. И мне от этого было больно. Но это такая школа, которая делала меня сильнее.

У меня была возможность трижды поговорить с родителями в первые три месяца. Потом эта возможность исчезла, а я и не напрашивался. Во-первых, это для меня было безопаснее. И еще я понимал, что в Сирии для меня созданы условия для духовного роста, и дома созданы условия, чтобы мои родители, родственники, друзья стали сильнее, чище – для них это тоже было школой.

– И что послужило толчком к обретению этой свободы?

– Когда я оказался в плену, когда меня лишили свободного передвижения, я спокойно к этому отнесся, ведь я ехал в пустыню, чтобы совершать практики для личностного роста. И я понял, что это (плен) – некий вид командировки и условия, чтобы вырасти духовно, закалить себя. Я использовал эту ситуацию.

А в последние дни (в плену – Ред.) мне создали такие особые, неповторимые условия, где я получил большую долю инъекции внутренней свободы. За все три года такого раньше не было.

– Такого плохого или такого хорошего?

– Для внешнего мира это воспринимается как очень плохое. Я сегодня посмотрел "Контакт" (соцсеть "ВКонтакте". – Ред.), и там пишут: "Наконец-то это ужасное время закончилось!". Люди воспринимают это, я их не осуждаю, как нечто ужасное.

Кажется, я уже говорил. Это "путешествие на Сириус". Это не просто название, близко на слух – Сирия и Сириус. В этом есть глубокий смысл, о нем буду говорить потом.

Сейчас хочу немного подождать, я про общение с журналистами, пресс-конференцию, у меня есть на это причины. Я откладываю, предположительно, на январь. Все вопросы можно будет тогда задать.

– Хотя бы фотографии остались на память о путешествии?

– У меня забрали ноутбук, камера приказала долго жить – там тоже история хорошая получилась. Все, что я делал видео до Сирии, выкладывал все "ВКонтакте" в группе. Только там все и осталось.